Альберто Моравиа - Культурный эксперимент [=Бог Курт]

Курт (перебивая его). Очень хорошо, очень хорошо, превосходно, Саул, просто шедевр западного искусства. Но как режиссер я вынужден прервать тебя и заметить, что ты спешишь, Саул. Эти слова в трагедии Софокла Эдип произносит после того, как Иокаста убивает себя, а он ослепляет себя. Не раньше. А твоя мать — вот она, жива-живехонька. И твои глаза целы, ты еще не ослеп. (Мириам и Саул молчат. Курт хлопает в ладоши). Принесите все необходимое для завершения трагедии. (Входят два охранника с подносами. На одном лежит завязанная петлей веревка, на другом — две толстые булавки). Итак, Эдип, Иокаста. Итак, Саул, Мириам. Вот уже завязанный и хорошо намыленный узел для тебя, Иокаста-Мириам. (Показывает веревку публике). Теперь ты, как это происходит в трагедии Софокла по воле твоего древнегреческого Рока должна повеситься. Так возьми же эту веревку, иди вон туда в сторону, где стоит стул. На стене есть крючок. Привяжи к нему веревку, поднимись на стул и бросься в пустоту. Ты недолго будешь мучиться, совсем недолго. Зато покажешь нам правдивую картину знаменитого самоубийства Иокасты. Возьми веревку, Мириам, исполни свою обязанность актрисы. (Курт протягивает веревку Мириам, она, однако, не берет ее. Курт пристально глядит на нее, роняет веревку). На втором подносе две толстые булавки. Мы бы хотели достать пряжки, две знаменитые и, конечно, золотые с изображением змей и драконов пряжки, которыми Эдип ослепил себя. Но мы не в Греции, не в Фивах, а в концентрационном лагере в Польше. Мы не экипированы, к сожалению, для подобного рода опытов. Удовольствуемся поэтому двумя булавками, Саул, двумя простыми булавками, однако отличной немецкой работы из настоящей золингенской стали. Теперь, Саул, если пожелаешь ослепить себя перед публикой, то, конечно, сделаешь трагедию, как бы это сказать, более захватывающей. Но у Софокла ослепление происходит не на сцене. Софокл, как ты справедливо заметил, поэт, и он избегает слишком жестоких картин, слишком кровавых. Поэтому, Саул, ты можешь пойти за сцену и спокойно ослепить себя там, а потом вернуться снова сюда. Ты волен сделать это. (Курт, пристально глядя на Саула, роняет булавки). Итак, Саул, итак, Мириам, действуйте, ну, смелее. Ты — мать, совершившая кровосмешение, Мириам, и конечно, если не повесишься, как того желает твой Рок, то через девять месяцев родишь на свет сына, который будет братом своего отца и сыном своего брата. Ты, Саул, убийца отца и любовник матери, чего же ты медлишь и не ослепляешь себя, как того хочет Рок? Чего ждешь? (Саул и Мириам смотрят на него и молчат). Саул, Мириам, шутки в сторону. Должны же вы понимать, что все это очень серьезно, очень серьезно. Разве вы не понимаете, что если по-прежнему будете отказываться играть свои роли, вся трагедия рухнет, а главное, рухну я, греческий Рок, ваш Рок, пожелавший сделать тебя, Мириам, любовницей своего сына, а тебя, Саул, убийцей своего отца и любовником матери. Разве вы не понимаете этого? (Внезапно Саул достает пистолет и стреляет в Курта. Курт ранен. Публике в партере вскакивает с мест. Два охранника набрасываются на Саула и обезоруживают его).

Первый офицер. Мы слишком долго терпели. Этот заключенный ранил коменданта лагеря. Пусть его немедленно арестуют, запрут в строгий карцер до проведения необходимого допроса. Прежде всего, нужно выяснить, кто дал ему это оружие, каким образом он раздобыл его.

Курт. Оставьте этого человека, оставьте. Это я снабдил его пистолетом. Это тот пистолет, который дал ему Вепке, пистолет, которым он убил своего отца. И я сам же приказал охранникам, которые арестовали его, оставить ему оружие. Так и было сделано.

Первый офицер. Но это же чистое безумие. Заключенный ранит коменданта лагеря и его не наказывают.

Курт (слабым голосом). Заключенный не ранил коменданта лагеря, господа. Он ранил своего Рока. Это покушение, впрочем, тоже является составной частью спектакля или вернее — эксперимента. Я предвидел это и хотел этого. Итак, господа, трагедия продолжается или, точнее, подходит к концу. (Курт ранен тяжело, но не хочет показывать этого. Он шатается, но держится). Господа, почему трагедия подходит к концу? Потому что спектакль, подойдя к своему традиционному финалу, остановился. Эдип и Иокаста знают, что он убийца своего отца и любовник матери, а она ждет ребенка, который будет сыном ее сына. И все же они не могут не повиноваться греческому Року, то есть мне. Они не повинуются своему Року, который хочет, чтобы Эдип ослепил себя, а Иокаста повесилась, и хотят по-прежнему оставаться в живых, хотя и совершили преступления. Но в таком случае, господа, трагедия Эдипа не только не прекратится, но потеряет смысл, уйдет в ничто. (Курт останавливается на минуту, тяжело дышит). Но что это означает, господа? Это означает, что старая трагедия о семейных отношениях уже невозможна. И невозможна потому, что семьи больше нет, не существует. Это означает, господа, что древний Рок, греческий Рок уходит, кланяется и уходит навсегда. (Курт шатается, но ему удается поклониться). Однако, господа, вот этот человек, воспользовавшись пистолетом, который я сам же ему дал, ранив меня, может быть, даже смертельно, показал, что все равно какой-то Рок существует, новый Рок, современный Рок. Да, господа, Саул своим выстрелом из пистолета окончательно перечеркнул греческого Рока, несчастного, теперь уже безвредного древнего Рока с его широкополой шляпой, плащом и котурнами, и он подтвердил существование страшного, мрачного, загадочного, непознаваемого и безжалостного современного Рока. (Курт шатается, но держится). Современный Рок, то есть немецкий Рок. Рок наций, народов, цивилизаций, сообществ. (Некоторое время молчит). Немецкий Рок, который казнит Саула не за то, что он убил своего отца и сделал беременной свою мать. Но за то, что он рожден. (Курт снова умолкает, тяжело дышит, но продолжает). Да, господа, потому что можно занимать только две позиции по отношению к собственному Року — любить его или восставать против него. Невозможно ни в какой ситуации оставаться равнодушным к нему, безучастным, словно его не существует. (Некоторое время молчит). Саул не остался безучастным. Он восстал. Но своим протестом подтвердил существование Немецкого Рока, мое существование. (Делает усилие, чтобы удержаться на ногах). А теперь прошу вас, сорвите с меня простыню и этот парик. Оденьте мне на голову фуражку штурмбаннфюрера СС со свастикой и символами моего звания. (Охранники выполняют приказание). Сделайте теперь то же самое и с ними — сорвите с них простыни и парики. Пусть они опять останутся в одежде заключенных. (Охранники выполняют приказание). Снимите наконец форму эсэсовца с этого трупа. Он тоже должен предстать в одежде заключенного. (Охранники выполняют приказ). Вот, господа, с одной стороны евреи в своих полосатых одеждах, с другой — комендант лагеря в форме эсэсовца. Это значит, господа, с одной стороны — немецкий Рок, с другой — представители расы, которую немецкий Рок неотвратимо осудил. Вот в чем трагедия, и больше ни в чем. (Снова шатается). Но, господа, трагедия — не трагедия, если она не несет катарсис, то есть очищение. Каким было очищение, каким был катарсис в греческой трагедии Эдипа? Это было очищение религиозного и социального свойства: Эдипа хоронили в Афинах, его могила положила начало новому культу. Да, господа, религиозный, социальный катарсис, очищение. (Умолкает, тяжело дышит). А теперь и современная трагедия со своим немецким Роком тоже получит свое очищение, катарсис, господа, не может не получить его. Это будет создание свободной, благородной, чистой, светлой, героической цивилизации, в которой люди будут подобны богам. (Умолкает, снова делает усилия, чтобы продолжать). Господа, мы не увидим это очищение, этот катарсис. Или во всяком случае я не увижу его. Наши войска отступают из России. Германия проиграла войну. Да, война проиграна, но наша идея, именно потому, что война проиграна, победила. Цивилизация завтра будет такой, какой мы и мечтали ее увидеть — не конформистской, робкой, состоящей из жалких людей — и эти двое — ее достойные представители, Но это будет героическая цивилизация, состоящая из людей-богов, созданная по воле немецкого Рока. Да, господа, таково будущее. (На минуту умолкает). Господа, я убийца, член общества убийц. Это я знаю, всегда знал, никогда не обманывался на этот счет. Но я все равно поспорил, что это общество убийц, в которое я вхожу, преобразится в героическое общество, стержнем которого будет немецкий Рок. Если это преобразование не произойдет, я проиграю пари. Спектакль, на котором вы присутствовали, объясняет, почему я спорил. Но я так и не узнаю, к счастью, выиграл я спор или проиграл. Потому что умираю, господа. (Курт делает жест в сторону партера, как бы прося не двигаться). Умираю, потому что я захотел умереть. Я захотел умереть потому, что того требовала трагедия, которая была сейчас исполнена. С другой стороны, господа, начиная с того дня, когда моя сестра Улла покончила с собой, жизнь потеряла для меня всякий смысл или имела только тот смысл, который я хотел придать ей этим представлением. (Через паузу). А теперь пришло время передать бразды правления. Хорст!